Максим Тесли — об аресте, трезвости и новом альбоме «Щенков»
В начале 2025 года вокалист группы «Щенки» Максим Тесли отпраздновал год трезвости, в который он выпустил новый сборник стихов о любви, стал дипломированным гидом по Санкт-Петербургу и неделю проработал волонтером, очищая пляжи Анапы от мазута. За год до этого его арестовали на 10 суток по делу о мелком хулиганстве из-за инцидента на концерте в Санкт-Петербурге: Максим выступал перед зрителями в одном носке, носок соскользнул и певец оказался уже совсем обнаженным.
Мы поговорили с Максимом о том, как изменения в его личной жизни влияют на творчество, о реакции фанатов на происходящее с ним и о подготовке нового альбом «Щенков».
— Совсем недавно вышло новое издание твоей книги «ЩЕНКИ и к чему это приводит. ***ный рок-н-ролл». В нем ты пишешь, что у тебя были сомнения по поводу того, можешь ли ты сейчас говорить от имени лирического героя своих песен — от имени себя прошлого. Расскажи подробнее, почему у тебя такие сомнения появились?
— Мне кажется, что то, чем мы занимаемся — это не совсем «артистическое» искусство. Знаешь, когда Артист с большой буквы, выходит, поет чужие песни, играет на сцене, уходит со сцены — и он совсем другой в жизни. Я на сцене — это и я в жизни. Я могу прийти, выступить и в той же одежде пойти домой.
И поэтому петь о том, что я ***, как говорит друг и учитель Алексей Валерьевич Никонов, и дальше пошёл, подрался, с кем-то потрахался — хотя я — примерный семьянин. Это казалось как-то нечестно.
А потом подумал: я все это пережил, видел, я все это знаю. Я написал это от чистого сердца. И еще до того как я решил отказаться от своих вредных привычек, я думал о том, что, когда люди приходят на наши концерты, они через мои песни, мои эмоции могут пережить все эти ситуации и сами в них не участвовать.
Грубо говоря, они послушали трек «Грязь», как страдает молодой человек от своей любви, как он саморазрушается. И они выплеснули свои эмоции, и больше им самим не нужно саморазрушаться. Это своеобразная терапия. Поэтому я могу давать это слушателям, и никаких противоречий у меня внутри по этому поводу нет.
Учитывая, что появляются новые песни, такие как «Спасибо, не надо», и прочие, про которые слушатели знают — я надеюсь, что знают. И они уже будут понимать, что на самом деле этот человек, который им поёт про грязь, он уже думает немного иначе. А это… ну, уже история, персонаж.
— Не было ли такого, что ты в какой-то момент сказал себе: «Вот эта песня — это уже перебор, ее я никогда петь не буду»?
— Мне кажется, что всё-таки нет. Именно потому, что эти песни теперь могут восприниматься с точки зрения меня настоящего. Все эти эмоции, слезы, грязь, они уже остались в истории. Было и было.
Наверное, когда мы будем готовить большой юбилейный концерт, мы задумаемся о том, чтобы что-то выкинуть из старой программы. Но не потому, что за эти песни стыдно, а потому что уже появилось очень много новых песен, которые хочется сыграть больше, чем старые.
С другой стороны, знаешь, я как-то был на концерте Найка Борзова, и он в самом начале говорит: если кто-то ждет «Три слова» и «Маленькая лошадка», можете уходить. Я говорю: «Ну, я тогда пошел».
— Почему?
— Ну… Потому что если бы человек пришел на концерт группы «Щенки» и не услышал трек «Сублимация» — это было бы как плевок слушателям. Мне бы не хотелось так к ним относиться. Наверное, есть треки, которые нельзя ни при каких условиях выкидывать — потому что для людей они очень много значат. Та же «Сублимация», я думаю, останется с нами до пенсии.
— А есть ли еще такие треки?
— Наверное, нет. «Сублимация» — это такой стержень, вокруг которого возникла группа «Щенки». Это в принципе первый текст, который я для «Щенков» писал, и поэтому я думаю, что только она должна оставаться вечно, А всё остальное так или иначе можно подвинуть. Опять-таки, нельзя угодить всем, сыграть любимые песни всех, да? У нас их, я уже устал считать, тысяч восемьсот, и у каждого есть какая-то любимая. Всё сыграть невозможно.
— В интервью The Flow ты говорил, что лирический герой «Щенков» практически не взрослеет, как персонажи в «Симпсонах». Ваш новый сингл «Спасибо, не надо» — это взросление лирического героя или обособленное высказывание?
— В какой-то момент персонаж «Щенков» и я все-таки сливаются. Понятно, что не все песни автобиографические. Но в каждом треке есть какой-то момент, который со мной происходил. Так что последние годы персонаж как-то не особо отделим от меня. «Спасибо, не надо» — это полностью мои мысли, без какого-то вообще художественного преувеличения.
— Прошло больше года с момента, как ты отсидел десять суток после инцидента с носком. Почти сразу после выхода ты написал текст «Нигредо. 10 суток без шнурков». Насколько те мысли, которые ты тогда вкладывал в книгу, соответствуют тому, что ты думаешь и чувствуешь сейчас?
— Полностью. Я всё так же люблю маму, всё так же хочу жить в своей стране, всё так же жалею о том, что в какой-то момент почти погиб. Это хороший текст, довольно искренний, и он соответствует мне сегодняшнему.
— Были ли у тебя какие-то неожиданные мысли после того, как ты вышел из камеры? Например, в прошлом ты работал юристом — не захотелось вернуться к юридической практике?
— Нет, таких мыслей у меня точно не было! Но я стал неожиданно гораздо менее эгоистичен, чем был ранее: действительно полюбил людей, что ли. Пытаюсь хорошо ко всем относиться. Я за этот год ни разу не подрался! И в целом даже в самой странной негативной ситуации стараюсь максимально безболезненно для всех решить конфликт.
Я вообще раньше думал, что для профилактики иногда нужно получать по ***, чтобы спускаться с небес на землю и не думать, что ты вообще самый крутой. И вот этот небольшой достаточно срок, но с достаточно пугающими перспективами, произвел на меня сильное впечатление. Мы недавно с другом обсуждали, что может быть, это вообще лучшее, что произошло в моей сознательной жизни.
— В каком смысле?
— Во всяком случае, думая о том, куда меня мог привести тот образ жизни, если бы он вынужденно не прекратился — я бы, мне кажется, не давал сейчас этого интервью. Я вполне реально думаю, что ещё неделька-две поведения, которое я демонстрировал в конце 2023 года — и все было бы очень плохо. Я буквально как будто кричал: «Сделайте со мной что-нибудь!». И нарвался. Хорошо, что это закончилось без жестких последствий — все могло быть гораздо хуже. А в итоге получилось хорошо.
— То есть ты думаешь, что если бы не эта история с носком, ты бы продолжил путь саморазрушения?
— История не знает сослагательного наклонения, да? Может быть, что-то другое произошло бы, что должно было меня остановить. Но мне кажется, что я очень целенаправленно куда-то шёл, не особо понимая, куда — и это закончилось бы не по моей воле. Потому что чем больше человек безнаказанно такое вытворяет, тем больше ему надо творить.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не знаю, с чем это сравнить. Ты все больше и больше повышаешь ставки: например, если ты часто дерешься, то рано или поздно тебе уже недостаточно будет просто подраться с кем-то. Тебе уже надо драться с ножом. В телефонной будке! Поэтому ничем хорошим бы это точно не закончилось. Считай, отделались малой кровью.
— Многие слушатели пишут то, что твои песни помогали им в трудный период. А какая музыка помогает в трудные периоды тебе?
— Трудно сказать. У меня очень хаотичный музыкальный вкус: нет такого, что есть определённая песня, под которую я страдаю. Хотя мне кажется, что мы в «Щенках» создаем музыку, которая может помочь вылезти из какой-то ямы — мне действительно об этом пишут и даже конкретные треки называют. Но конкретно у себя я такой назвать не смогу.
— Пребывание в камере и переживания вокруг этого как-то изменили то, что ты слушаешь сейчас?
— Наверное, я стал лучше понимать музыкантов, которые ушли в раннем возрасте. Не Кобейна, но, например, «Химеру» я стал понимать чуть глубже. Потому что бы где-то оттуда, куда Старков (Эдуард, солист группы «Химера» — прим. ред.) всё-таки перешёл, меня вытянули с порога. Еще Ивана Бунина полюбил в камере — раньше я его почему-то так не воспринимал.
— Как слушатели «Щенков» реагируют на твою личную трансформацию?
— Я в соцсетях много рассказываю про свою трезвость, и люди пишут, что я помогаю им держаться. Потому что если уж я смог, то кто угодно сможет.
Самое прикольное: был парень, который написал, что в какой-то момент завязал с алкоголем и не мог слушать группу «Щенки», потому что это было для него триггером. Но когда узнал, что я встал на путь трезвости, снова начал слушать.
— А не было такого, что люди предъявляли тебе за разрушение прежнего сценического образа?
— Слава богу, нет. У меня, конечно, были опасения, что скажут: «Ты что, [сошел с ума]? Какой “Спасибо, не надо”? Давай угар! Давай напьемся «Балтики девятки», пойдем [морды] бить!». Но нет, люди реагируют абсолютно отлично.
Единственный раз был в комментариях в ВК. Я участвовал в благотворительном вечере Красного креста, читал там стихи, написал об этом. И под постом об этом какой-то тип написал что-то вроде: «Какие стихи ты там детям читаешь? 500 грамм и 2 грамма?». Типа — куда ты лезешь? И я сначала ответил достаточно грубо, а потом удалил — я же теперь людей люблю.
Вообще, за что я нежно люблю слушателей «Щенков» — они очень круто воспринимают все, что с нами происходит. 10 лет мы пишем песни, которые не похожи друг на друга, и подавляющее большинство готовы воспринимать что-то новое. Они готовы куда-то идти с нами.
— А как изменения в твоей жизни отразились на работе «Щенков»?
— В общем-то никак. У меня после перерыва в концертах были опасения, что я трезвый не смогу уже вывозить тот градус накала и угара, который обычно у нас на концертах происходит. Там обычно у нас происходит *** и ***: люди валяются, я валюсь вместе с ними, стейдж дайвинг, все такое. Поэтому у меня были опасения. Но после первого концерта опасения ушли: я получил больше эмоций. И самое крутое — я запомнил весь концерт, и мне понравилось, что когда ты возвращаешься в отель, то ты можешь повторно его пережить. То есть у тебя в два раза больше удовольствия.
Ну и в остальном — я выше прыгаю, дольше бегаю, не задыхаюсь, слова не забываю. И люди, которые видели прошлые и нынешние концерты, говорят что стало [круче], чем было.
— Сейчас «Щенки» готовят к выходу новый альбом. Можешь рассказать немного о том, какой он?
— Там есть немного нашего классического пост-панка. Есть агрессивные треки — скажем, более агрессивные, чем в «Комплексе и синдроме». Но про музыку мне сложно что-то сказать — этим у нас Феликс Бондарев рулит. А в поэтическом плане мне кажется, что это всё та же «новая искренность»: органы наружу, все наизнанку, ничего не поменялось.
И вот еще о том, что поменялось в творческом процессе. Когда мы записывали «Комплекс и синдром», у меня было шесть готовых текстов и два черновика, из которых мы выжали восемь песен. А сейчас когда я собирал тексты для нового альбома, у которого еще нет названия, у меня было 15 готовых текстов и 10 черновиков — и это все написано с января по ноябрь. Такого плодотворного периода в плане песен у меня не было вообще никогда в жизни, даже в 17 лет. Феликс меня убедил, что не надо так много песен, хотя я очень хотел все ввернуть. Но они действительно по стилистике не вписывались — там видно, что какой-то жесткий хардкор, как Fugazi или какой-нибудь Black Flag надо делать. Так что мы решили их как-то разделить.
Я пока слышал от альбома только демки, но мне кажется, что это очень стилистически выдержанный альбом. По эмоциям это те же «Щенки», которые были 10 лет назад: искренние, любвеобильные и прочее. И я очень рад, что я могу испытывать такие эмоции. У меня еще после первого альбома была мысль: «Блин, я же никогда больше не буду так круто чувствовать». А потом — оп, и до сих пор.
— Трезвость не мешает писать стихи?
— Нет, совершенно. То настроение, которое сейчас у моих стихов, нравится мне гораздо больше, чем то, что было. Я сейчас готовлю новый сборник — первый сборник, где я расставлю стихи в хронологическом порядке. И там, наверное, с весны 2022-го и по декабрь 2023-го видно по стихам, как я нездоров. Это просто страшно читать.
Потом идут стихи из камеры, а затем — такой светлый период, написанный после января. И я сейчас нравлюсь себе гораздо больше, чем тот, который был два года назад. Вспоминаю об этом, думаю: «Это жёстко, чувак».
— Можешь привести пример — что-то, что тебе особо жестким теперь кажется?
— Такой вопрос все время ставит в тупик. Если у обычного человека (это очень условный и совсем не уничижительный термин, если что), спросить, что у него было самое жесткое в жизни — он сразу скажет. Потому что у него таких истории две за 58 лет. А у меня жестких историй было больше, чем нежестких.
Короче, сложно вспоминать. Я думаю, что это реально, но надо год посвятить восстановлению своих воспоминаний по каким-то там заметкам, перепискам, сторис. Но я этим займусь лет в 60.
— Ты говорил, что «Щенки» — это эмоция. Какую эмоцию транслируют «Щенки» сейчас?
— Любовь. Любовь всегда у нас была центром: и счастливая, и несчастная. Я очень рад, что от альбома к альбому я могу говорить о любви, не надоедая себе и слушателям. Это всегда разнообразные эмоции, образы, слова, которые я нахожу, чтобы описать свои чувства. Поэтому любовь, любовь.
— О чем ты сейчас мечтаешь?
— О мечте нельзя говорить — вдруг не сбудется. Сейчас я хочу выпустить новый сборник стихов — я думаю, он у меня лучший, хотя так всегда думаешь про новые работы. Мне очень нравится этот концепт, что стихи идут как бы от раскачки моего пошатнувшегося психического здоровья к очень светлому периоду. По-моему это будет круто. Будет читаться как какой-то метамодернистский текст, да?
А про большие вещи — на пять, на десять лет, я не загадываю. Просто мы живем, что-то делаем, кайфуем, что-то получается обычно. Вот и пусть так и будет.
Фото: Дмитрий Семёнушкин